«Я плакала, просила мужа пойти этим людям навстречу»

Супруга экс-заместителя губернатора Южного Урала – о карьере Сандакова, уголовном деле и товарищах, которые отвернулись

Ирина Сандакова последние шесть месяцев живёт в постоянном напряжении. Она - супруга арестованного по обвинению в получении взятки бывшего вице-губернатора Челябинской области Николая Сандакова, который уже полгода находится под стражей. Сначала арест Сандакова под соусом циничного заявления о том, что он хотел скрыться; потом – бесцеремонные обыски в доме на глазах у младшего сына; дальше – не легче: бездоказательные обвинения, слухи и домыслы в прессе. Плечо подставили не все, кто был в окружении семьи, но Ирина Сандакова справилась – двое сыновей, муж в тюрьме, больная свекровь, напряженная работа не оставляют ей времени на жалость к себе.  

— Ирина, вы лучше, чем кто-либо, знаете Николая Дмитриевича. Расскажите? что за человек ваш муж?

— Знаете, сегодня принято считать, что если человек чего-то добился, стал, например, министром, заместителем губернатора, то он обязательно из какой-то «семьи». Но мой муж вчистую опровергает это клише. Мама Николая — очень простая женщина, но удивительно человечная, чуткая. Его отец — ветеринар. Это от них он перенял и доброту к людям, и умение честно жить, много работать и не ломаться, как бы трудно, тяжело ни было – жизнь в небольшой деревне, сами понимаете, она не сахарная – там нет ночных клубов, казино, даже за водой, например, нужно ходить самому и приносить её в дом даже в самую лютую стужу…

Николай вообще, сколько я его знаю, всегда и всего упрямо добивался сам. Его жизнь била, разворачивала, а он всё равно шёл к поставленной цели. Когда он в институт поступал, то у него не было ни блата, ни тугого кошелька, а ему в приёмной комиссии сразу назвали сумму – по его и его родителей меркам астрономическую – и посоветовали, если не найдёт денег, забыть о поступлении.

Но он не сдался. Пошёл работать на завод токарем. Для него это оказалась главная школа жизни – настоящее производство, где нельзя «имидж» себе создать, создать впечатление… Через полгода, увидев его отношение к труду, к коллективу, ему предложили первую небольшую руководящую должность – и это в семнадцать лет!

— Так началась карьера «профессионального начальника»?

— Прежде всего Коля всегда был и остается человеком. Он вообще никогда не держался за должность и на предприятии, и уже после в муниципалитете, и дальше… Муж минимум трижды уходил с высокопоставленных должностей и снова искал себя, искал возможность раскрыть себя по-новому, самореализоваться. И стал сначала руководителем на производстве – прошёл эту школу. Потом прошёл очень трудную управленческую и жизненную школу на муниципальной службе – там ведь редко принимают «чужаков», людей со стороны, тем более в небольших городках. А Николая в Камызяке приняли, и до сих пор, если мы приезжаем туда, в те места, вспоминают его неизменно добрым словом.

Спустя какое-то время он решил, что вот здесь у него потолок, он достигнут, и надо идти дальше, а мне, если честно, уже хотелось стабильности, и я боялась рисковать ради журавля в небе. Вы не представляете, как психологически было тяжело, когда он решил работать уже на областном уровне, получил шанс стать профессиональным политтехнологом и решил, что вот это – его, у него впервые, наверное, глаза по-настоящему загорелись, когда он «от и до» прошёл – и выиграл! – свои первые выборы.

А деньги вокруг всегда были, но он к ним, скорее, равнодушен – ему само дело и его результат важней. Пожалуй, эту его черту я приняла не сразу, но я любила его и приняла таким в итоге, какой он есть. Пусть мой муж никогда состоятельным человеком не будет, но спали мы, что называется, спокойно. Поэтому я старалась, чтобы все, что писали о нём - что он махровый коррупционер, циник и просто бездушный, бесчеловечный, - прошло «мимо» наших детей, потому что для них это была бы страшная, тяжёлая травма. Они знают Колю другим, и они никогда не смогли бы принять, понять, как можно такое написать, сказать об их отце, которого они знают совсем другим человеком.

— Неужели совсем никогда не было искушения? Вы ведь не могли не знать.

— Провокации были, вы правы, – это же политика, и она часто построена на провокациях, на интригах. Он иногда приходил и делился со мной, как самым близким человеком, – вот здесь предлагали, вот тут такой-то обратился, и это явная провокация. Но у нас всегда было понимание на уровне жестов, взглядов. От жены не скроешь, если ты начинаешь брать, запускаешь руку в бюджет, в чужую кассу предвыборную. Этого не было.

Мы не бедствовали – я работаю в крупной коммерческой компании, хорошо зарабатываю и от Коли не завишу финансово. Он имел хорошие заработки, определённые накопления со времён, когда ещё работал вне госслужбы как политтехнолог. Да и заместитель губернатора, что тут скрывать, получает хорошую зарплату. Только и впахивал буквально Николай за эти деньги… Мы иногда его сутками не видели. Понятия «выходной» у папы для детей было как настоящий праздник, они редко видели его. Чаще всего он приходил - они уже спали, он уезжал – они ещё спали.

Если говорить про коррупцию, которую ему сегодня инкриминируют и безуспешно пытаются доказать уже больше полугода, то я всё время теперь вспоминаю, как Коля всегда говорил, что человек с головой не будет бедным и для этого не надо воровать. И еще одна из его любимых пословиц: хорошо не тому, у кого много, а тому – кому хватает.

— Было предчувствие ареста?

— А я ничего не предчувствовала – знала. Просто знала, пыталась подготовить себя к этому.

Примерно за девять, может, десять месяцев до ареста муж однажды вернулся с работы, на нём буквально лица не было – я не могу вспомнить, когда я его до этого таким подавленным видела. Спросила, что случилось… Николай нехотя сказал, что надо готовиться к проблемам: один из руководителей нашей правоохранительной системы попросил его об «услуге» – по сути, предложил играть по его правилам внутри команды губернатора. Коля ответил отказом, хотя тоже понимал – пряниками после этого кормить не будут. В сердцах тогда бросил мне, что лучше сядет, чем поступится принципами, подставит руководство области и самого себя, кстати, тоже.

Я тогда не то чтобы понимала умом – скорее, сердцем почувствовала. Но прошла пара недель, месяц, и вроде всё было нормально, спокойно. Начала себя и исподволь Николая успокаивать – может, всё обойдётся. Не обошлось…

Началось с того, что жизнь, биографию мужа начали открыто, буквально внаглую просвечивать и искать компромат на него, чтобы, как я тогда уже понимала, сломать, запугать его.

Было ощущение такой петли тугой, которая всё сжимается вокруг и сжимается, а еще ощущение чего-то очень плохого, и как будто это плохое всё ближе с каждым днём. Я тогда плакала, просила мужа как-то смириться, пойти им навстречу. Говорила, что не хочу, чтобы я и дети потеряли его. Что чёрт с ней, с госслужбой, – можно всё бросить, уехать и начать сначала где-то в другом месте!

Но он ведь ещё и боец, Коля, сдаваться просто не умеет, и он стоял на своём упрямо и верил, что нельзя вот просто взять и облить невиновного грязью, сломать ему карьеру, постараться вообще сломать его, стереть, как говорили раньше, в пыль.

Где-то за два месяца до ареста он начал готовить морально, психологически нашу семью - меня и свою маму, Ольгу Александровну, прежде всего – к такому именно исходу. Прежде всего, маму свою, конечно, – едва ли она пережила бы это, если бы узнала внезапно, из новостей. У Ольги Александровны сердце больное, а представьте, каково это – прийти к своей маме и сказать, объяснить ей, найти такие слова, что тебя арестуют и ты, её сын, будешь в тюрьме неделю, месяц, а может, и полгода, даже год… Это был самый, пожалуй, тяжёлый, сложный момент в нашей с Николаем жизни в браке. Мы тогда выдержали только потому, что любили друг друга и держались друг за друга.

Я недавно пересмотрела случайно «Звезду пленительного счастья», и я другими глазами, с другим опытом теперь её смотрела. Комок был в горле – наверное, только русская женщина и мать так может – пройти через это, сохранить любовь, семью и не сломаться.

— Тогда вы ещё раз предлагали бросить всё, уехать?

— Конечно, и я, и Ольга Александровна тоже. Но Коля был непреклонен: бегают трусы или преступники, говорил он, а я невиновен и почему я должен бегать от них? Пока вы будете рядом, я буду держаться чего бы это ни стоило. Так он тогда нам говорил.

— Вы знаете, что ему предъявляют в итоге?

— По сути, ему «предъявляют» показания Евгения Тарасова. Николаю «инкриминируют» слова, заявления – Бог знает уже сколько раз изменённые – тяжело больного и осужденного человека. Его, Тарасова, главная цель - не оказаться один на один с болезнью в камере, и его в чём-то можно понять. Но так случилось, что его показания и его слова разрушают сегодня жизнь и репутацию любимого мной человека, нашу семью. Не хочу его судить, есть ведь суд не только арбитражный, уголовный – есть и Высший…

— Арестовали его тоже на ваших глазах…

— Да, в момент ареста я была рядом с мужем. Мы оба как раз вылетали в Москву – он летел в командировку, а я отправилась в гости к нашим друзьям – мы периодически так вместе летали, просто билеты он брал сам, а я за свой счёт, но, по сути, были при этом вместе и могли хоть в самолёте пару часов пообщаться, побыть друг с другом.

Коля держался стойко, достойно держался. Успел сказать, что мне делать с какими-то самыми главными личными, семейными делами – что сказать детям, матери, друзьям и родным. Помню отчётливо, как будто вчера, как его выводят спецназовцы, а он идёт спокойно, иногда только оглядываясь на меня, а вокруг спецназовцы. На него тогда даже наручники не стали надевать, он сам спокойно пошёл с ними – он ведь понимал, готовился к этому морально.

— Как дети, родные и знакомые отреагировали на арест?

— Сначала, как и все дети, – шок, растерянность, слезы по ночам тайком от матери. Дома были обыски – у них на глазах, и они всё это пережили внутри… Потом они подобрались внутренне, повзрослели даже. Стараются быть мне опорой, помощниками по дому – у нас ведь нет какой-то там «прислуги» и никогда не было (улыбается).

Они сейчас стараются всё делать ради отца – учиться, работать по дому, встречать каждый день меня с работы. И очень ждут своего отца, конечно. Это видно по глазам.

А вот друзья… По-разному. Были и такие «друзья», кто буквально через несколько часов отошёл, отвернулся и буквально вычеркнул нас из своей жизни. На таких не хочу обижаться – пусть их тоже судит Бог. Рано или поздно лицемерие всегда возвращается бумерангом к тебе. Я им только искренне желаю никогда не оказаться в нашей ситуации, не пережить то, что мы пережили за эти месяцы.

Но немало и тех, кто не отвернулся, не предал — кто помогает, поддерживает. Прежде всего детей – они видят, что многие папины и мои друзья, знакомые поддерживают нас. Для меня, и для них в первую очередь, это, конечно, психологически очень важно. Таким, настоящим, друзьям огромное спасибо за поддержку и помощь!

Родственники, вся семья очень сильно сплотились. Никто не сомневается в невиновности Николая – они все знают его, он вырос и состоялся у них на глазах, и они отлично знают цену сплетням и правду о реальном, живом человеке.

— Как сейчас себя чувствует Николай Дмитриевич? Виделись ли вы?

— Да, месяц назад нам разрешили, наконец, свидание – впервые за полгода. После того как вмешались правозащитники, общественники и журналисты. До этого я только через средства массовой информации и от юристов узнавала о муже – буквально каждую новость, каждое его слово ловила.

Я увидела, что ему тяжело, морально и психологически очень трудно и сложно. Но он держится. Он улыбался мне, старался подбодрить и поддержать меня и детей. Он говорил и спрашивал только о маме, о детях, обо всех родных и по-настоящему близких людях и просил передать - что бы ни случилось, он не сломается и не оговорит себя.

В СИЗО он занимается спортом, много читает и постоянно работает – по сути, он сам возглавил команду своих адвокатов и сейчас параллельно погружается в мир юриспруденции. Он, как и много лет назад, когда я его впервые увидела, познакомилась с ним и влюбилась в него, – он всё так же верит в лучшее и добивается справедливости. И он сильный, он боец, а мы с детьми в него верим, очень любим и ждём.