Как Россия чуть не стала колонией Польши, Швеции и Англии

После поражения царских войск под Клушино царь Василий Шуйский оказался в критическом положении: народное возмущение достигло такой силы, что даже бояре поняли, что царю на престоле не удержаться. С запада на Москву двигалось польское войско гетмана Станислава Жолкевского, усиленное наемниками и перешедшими на сторону поляков русскими отрядами. С юга столице вновь угрожал Лжедмитрий II, его войска захватили Серпухов, Боровск, Пафнутьев монастырь и дошли до самой Москвы, расположившись у села Коломенского.

Царь Василий в отчаянии снова обратился к Крымскому ханству за помощью. На Оку пришел Кантемир-мурза с 10 тыс. отрядом. Шуйский послал к нему на соединение всех, кого смог собрать, во главе с Воротынским и Лыковым и богатыми дарами. Кантемир дары принял и внезапно атаковал отряд Лыкова. Разогнал, набрал полон и вернулся в Крым. В Русском государстве настал уже полный развал. Шуйским служить не хотели, ратники дезертировали по домам. Жолкевский, двигаясь к Москве, слал туда агентов с подметными письмами, агитируя признать смоленское соглашение, и переманивал дворян на свою сторону. На призыв о помощи царя Василия служилые люди городов не откликнулись, а предводитель рязанского ополчения Прокопий Ляпунов ответил дерзким отказом. В результате у Василия Шуйского больше не было поддержки. Бояре чтобы избежать народного взрыва и сохранить власть, 17 июля 1610 г. свергли Василия с престола. Произошло всё якобы по «воле» народа. 

Сторонники самозванца предложили людям низложить царя Василия Шуйского и обещали поступить аналогичным образом со своим «царьком». После этого, заявили они, все смогут сообща, со всей землёй, выбрать нового государя и тем самым положить конец братоубийственной войне. Часть бояр сошло это предложение удобным поводом для свержения Василия. Иван Салтыков, Захар Ляпунов, хотя и действующие в пользу разных претендентов, подняли народ, привели толпы в военный лагерь за Серпуховскими воротами и открыли импровизированный Земский собор. За низложение высказались и бояре: Филарет Романов, Голицыны, Мстиславский, Воротынский, Шереметев. Патриарх Гермоген пытался возражать, но настоять на своем не смог. К царю отправили делегацию, «свели» из дворца и взяли под стражу.

Когда об этом известили лагерь самозванца, те только посмеялись: сторонники «Дмитрия» не собирались его низлагать. Заявили, мол, теперь отворяйте ворота перед истинным государем «Дмитрием». Москва, поняв, что ее провели, забурлила. Появились желающие вернуть на трон Василия. Однако заговорщики этого сделать не позволили. Несмотря на обещания неприкосновенности, данные Шуйскому, Ляпунов и Салтыков привели к нему иеромонаха Чудовского монастыря и силой постригли в монахи. Сам Василий слова обета говорить отказался, за него их проговорили. Патриарх Гермоген пострижения не признал — сказал, что монахом стал князь Татев, дававший при обряде положительные ответы за Шуйского. Но патриарха не слушали, Василия бросили в монастырь и разослали по городам грамоты о созыве Земского собора для выборов царя.

В сентябре 1610 г. Василий был выдан (не как монах, а в мирской одежде) польскому гетману Жолкевскому, который вывез его и его братьев Дмитрия и Ивана в октябре под Смоленск, а позднее в Польшу. В Варшаве царь и его братья были представлены как пленники королю Сигизмунду и принесли ему торжественную присягу. Бывший царь умер в заключении в Гостынинском замке, в 130 верстах от Варшавы, через несколько дней там же умер его брат Дмитрий. Третий брат, Иван Иванович Шуйский, впоследствии вернулся в Россию.

Власть в Москве перешла в руки боярской олигархии — «седмочисленных бояр» или «семибоярщины», во главе с князем Федором Мстиславским. Кроме него в Боярскую думу входили Иван Воротынский, Василий Голицын, Иван Романов, Федор Шереметев, Андрей Трубецкой и Борис Лыков. Выдвинулись три кандидатуры на русский престол. Василий Голицын, которого поддерживал клан Голицыных и рязанский воевода Прокопий Ляпунов. Михаил Романов, на сторону которого, кроме партии Филарета, стал склоняться и Гермоген, и польский королевич Владислав. Неожиданно Владислава поддержал и Мстиславский. Сам он претендовать на царство, как и ранее, отказывался, осторожничал, но и не хотел уступать первенство кому-либо из тех, кого считал равными себе или более «худородными». Однако Земский собор съехаться не успел. 23 июля к Москве подошло 25-тысячное войско гетмана Жолкевского. Столица очутилась меж двух огней. Получалось, надо договариваться или с «Дмитрием» или с гетманом. Жолкевский выглядел предпочтительнее «вора», и бояре начали торг с ним. 

Пошли упорные переговоры. Снова был поднят вопрос об обязательном переходе Владислава в православие, но в дополнение к смоленским соглашениям бояре выставили дополнительные требования. Они требовали снять осаду со Смоленска, помощи против самозванца, запрета приезжать иезуитам, не назначать на военные и административные посты в России поляков, допустить их в свите королевича не более 300 человек. Таким образом, Владислав должен был стать самостоятельным русским царем, а не польским наместником на русском престоле. Жолкевский прекрасно понимал, что Сигизмунд хочет присоединить Смоленскую землю к Польше, и на перекрещивание сына не согласится. Король писал ему: «Из всего видно, что этот народ хочет нас надуть; он ведет себя не так, как прилично в его положении, а как будто совершенно свободный народ, предлагая нам такие условия, какие считает для себя выгоднейшими. Нам важно дозволение строить костелы в их государстве… Будьте осторожны, не дайте провести себя, и если ничего не сделаете убеждениями то придется действовать силой и быстротою». Но гетман также не имел возможности бесконечно торговаться. Подходил срок уплаты жалования войску, и солдаты предупредили, что без денег служить не будут. А денег не было. И Жолкевский проводил гибкую политику, шёл на уступки, чтобы добиться главной цели — привести Москву к присяге Владиславу, после чего можно будет свалить содержание армии на русских и «забыть» о прежних обещаниях. В результате гетман формулировки смягчил и делал расплывчатыми, оставляя лазейки для последующего обмана. Наконец, взаимоприемлемый договор подготовили. 

Хотя Сигизмунд чуть не испортил все дело. Он прислала новую инструкцию и потребовал приводить русских к присяге не Владиславу, а самому Сигизмунду. Чтобы Россия присоединилась к Речи Посполитой по праву завоевания. Гетман понимал, что на такое Москва ни за что не согласится, и инструкции скрыл. В итоге страшась собственного народа и ища защиты от него, а также войска самозванца, боярская клика провозгласила царем малолетнего сына Сигизмунда III королевича Владислава «Лучше государю служить, — говорили бояре,— нежели от холопов своих побитыми быть». На кандидатуру Владислава согласился и патриарх Гермоген при условии, что королевич примет православие. Таким образом, общенациональные интересы были принесены в жертву узкогрупповым. 

17 августа 1610 года оформили соответствующий договор с гетманом Жолкевским. Делегаты на Земский собор так и не съехались, но без Собора в таком деле обойтись было нельзя. Поэтому избрали уполномоченных из дворян и детей боярских разных городов, находившихся на службе в Москве, от разных сословий — духовенства, торговых людей, стрельцов, казаков, приказных людей, посадских. И на Девичьем поле Собор — от лица «всей земли», и москвичи принесли присягу Владиславу. Согласно договору русским царём становился королевич Владислав Ваза — сын польского короля Сигизмунда III. Русское государство не входило в состав Речи Посполитой, московское правительство сохраняло автономию, гарантировался официальный статус православия в границах России. 

Это соглашение позволило Семибоярщине снять «тушинскую угрозу» для Москвы, так как гетман Сапега согласился присягнуть царю Владиславу. Сапегу просто подкупили. Увидев, что дело «царика» проиграно, от него стала уезжать в Москву и присягать Владиславу примкнувшие к самозванцу дворяне. Лишившись польского контингента Сапеги, войско самозванца отступило в Калугу. 

Стало формироваться «Великое посольство» к Сигизмунду и Владиславу, направляемое от ограниченного Земского собора — вошли дворяне 40 городов, 293 представителя разных сословий. В состав посольства также включили тех, кто наиболее противился польской политике по полному поглощению России, Василия Голицына, Захара Ляпунова и Филарета Романова. «Великое посольство» под Смоленском было горько разочаровано. Подписанного договора польские сенаторы не признали, да и приехавший гетман Жолкевский начал отказываться от своего слова. Об обращении королевича Владислава в православие поляки и слышать не желали. Король Сигизмунд начал требовать присяги себе, а не сыну. Его поддержали иезуиты, требуя особых прав в России. Кроме того от послов требовали, чтобы они от имени правительства дали приказ Шеину сдать Смоленск. Однако Голицын с Филаретом твердо сказали, что от инструкций, данных им Земским Собором, отойти не имеют права. Переговоры зашли в тупик. В итоге князь Василий Голицын был задержан как пленник (умер в плену) вместе с митрополитом Филаретом.

В столице же, опасаясь народного восстания и перехода на сторону горожан гарнизона Москвы, бояре пошли и далее в своем предательстве и в ночь на 21 сентября тайно впустили 8-тыс. польский корпус (в его составе было много немецких наемников-ландскнехтов) в Кремль. Поляки также захватили такие ключевые центры как Китай-город, Белый город и Новодевичий монастырь. Чтобы окончательно исключить возможность городских боев, которые грозили сравнительно немногочисленным полякам поражением или тяжелыми потерями, перед тем как войти в Москву Жолкевский уговорил Боярскую думу направить 18 тыс. войско (преимущественно стрельцов) для борьбы со шведами, которые в это время перешли к открытой интервенции. После отъезда гетмана Жолкевского в октябре должность командира гарнизона перешла Александру Гонсевскому. «Правой рукой» коменданта Кремля стал боярин Михаил Салтыков. 

В Кремле были размещены роты немецких солдат, которые перешедшие на сторону противника в сражении под Клушино (каждая рота ландскнехтов насчитывала до 600 бойцов), у ворот поставлена стража, артиллерия приведена в полную боевую готовность. Чтобы обеспечить продвижение по улицам польских войск в случае народного восстания, были сломаны все решетки, запиравшие московские улицы на ночь. Москвичам запрещалось ходить с оружием. Нельзя даже было продавать в городе дрова, так как из них можно было наготовить дубин и кольев. По вечерам в столице жизнь замирала, оккупанты действовали самым жестоким образом. По улицам разъезжали польские патрули и убивали всех, кто попадался на пути. С оккупацией в Москве начались массовые грабежи, убийства в насилия. «...Наши,— писал польский ротмистр Маскевич,— ни в чем не зная меры, не довольствовались миролюбием москвитян и самовольно брали у них все, что кому нравилось, силою отнимая жен и дочерей». Оккупанты с презрением относились к «еретикам»: не давали ходить к заутрене не только мирянам, но и священникам. Они грабили купцов, отбирали их товары. Понятно, что среди московского населения росло возмущение и ненависть к оккупантам.

После появления интервентов в Кремле представители Семибоярщины фактически утратили статус русского правительства и превратились в заложников. Гетман Гонсевский отверг более гибкую тактику своего предшественника, сочетавшую военное давление с переговорами, обещаниями, поисками компромиссов, и фактически стал военным диктатором, введя оккупационный режим. Управление Москвой полностью перешло в его руки. Пан Гонсевский самолично раздавал чины, поместья и вотчины. Семибоярщина послушно санкционировала все его распоряжения, ставя подписи под написанными им грамотами, посылавшимися в города. Ещё остававшиеся в Москве русские стрельцы под разными предлогами были отправлены в дальние города. Народ окончательно отвернулся от московского правительства. В большинстве областей Русского царства царила анархия. Одни города целовали крест Владиславу, другие — Лжедмитрию II, а другие местности жили сами по себе.

Правительство Мстиславского окончательно капитулировало и отправило послам в королевский лагерь новый наказ — соглашаться уже и на присягу польскому королю Сигизмунду. И требуя, чтобы Смоленск капитулировал. В октябре, поймав посланца «вора» попа Харитона и под пытками добившись от него нужных признаний (от которых Харитон потом отрекся), было сфабриковано обвинение в «заговоре», и «патриотическая оппозиция» в московской верхушке — патриарх Гермоген, Воротынский и Андрей Голицын, была отстранена от руководства и взята под домашний арест.

Положение Русского государства в это время описал в своем донесении в Лондон представитель английской торговой компании Джон Меррик: «Довольно известно, в каком жалком и бедственном положении находится народ Московии последние восемь-девять лет... Большая часть страны, прилегающая к Польше, разорена, выжжена и занята поляками. Другую часть со стороны пределов Швеции захватили и удерживают шведы под предлогом оказания помощи». Меррик даже предложил английскому правительству захватить северную часть Русского царства: «Эта часть России, которая еще более всех отдалена от опасности как поляков, так и шведов, самая выгодная для нас и самая удобная для торговли...Россия... должна стать складом восточных товаров для Англии». Таким образом, русская цивилизация переживала один из наиболее тяжелых периодов своей длительной истории: стоял вопрос о превращении России в колонию для Речи Посполитой, Швеции, возможно, и Англии. 

Призвание на царство польского королевича развязала руки шведам. Их контингент во главе с Делагарди и Горном после Клушинского сражения отступил на север. Шведский король Карл IX выслал подкрепления, чтобы начать захват «бесхозных» русских земель. Шведские отряды разошлись для захвата Ивангорода, Орешка, Ладоги и Карелы. Отряд шведских и французских наемников под командованием Пьера Делавиля захватил русскую крепость Старую Ладогу. Польские отряды по-прежнему грабили и жгли повсюду. Сожгли Козельск, Калязин, подступали к Пскову и Новгороду, их гарнизоны зверствовали в Твери, Торжке, Старой Руссе, Волоколамске. Сапега опустошал Северщину. Поляки убивали взрослых и продавали детей в рабство. 

В это время к Москве снова стал подбираться Лжедмитрий II, опиравшийся теперь преимущественно на национальные кадры — на отряды донских и волжских (из Астрахани) казаков. Те польские отряды, которые не пожелали служить королю Сигизмунду и (наиболее крупным из них был конный отряд пана Лисовского), рассыпались по русской земле, предпочитая грабить на свой страх и риск, не подчиняясь никому. Из тушинских бояр остались только трое: князья Д. Трубецкой и Д. Черкасский в Калуге и атаман И. Заруцкий в Туле. Заруцкий, после развала Тушинского лагеря, сначала занял пропольскую позицию и предпочёл отправиться в стан польского короля под Смоленск. Оттуда Заруцкий с войском гетмана Станислава Жолкеевского отправился походом на Москву. Однако, отношения между родовитым польским паном и тушинским «боярином» не заладились. В результате Заруцкий вернулся к Лжедмитрию в Калугу и верно служил ему до дня его гибели. 

Чтобы укрепить свои позиции, самозванец поспешил объявить себя защитником православной веры. В столице многие стали сближаться с калужским «вором» и тайно ссылаться с его людьми. Миф о добром сыне Грозного вновь стал овладевать воображением преданного боярами народа. Лжедмитрию II присягнуло население многих городов и сел, в том числе ранее упорно боровшихся с ним: Коломна, Кашира, Суздаль, Галич и Владимир. Всё больше сторонников приобретал самозванец среди городской бедноты, холопов и казаков, в то время как многие дворяне, бывшие в калужском лагере, покинули самозванца и отправились на службу к Владиславу в Москву. Таким образом, имеющихся сил самозванцу хватило, чтобы бросить вызов новому московскому правительству. 

К началу сентября отряды самозванца отбили у поляков Козельск, Мещовск, Почеп и Стародуб. Русское население стало видеть в калужском «воре» единственную силу, способную противостоять иноземным захватчикам. Лжедмитрию присягнули Казань и Вятка. Посланцы самозванца открыто агитировали народ против Владислава. Атаман Заруцкий развернул энергичную войну с захватчиками. Тогда король Сигизмунд и Семибоярщина бросили против Лжедмитрия его же бывшего гетмана Сапегу. Но войска атамана Ивана Заруцкого в ноябре и декабре 1610 года дважды разбили поляков. Ежедневно по приказу калужского царя казаки жестокого казнили пленных поляков. Это был ответ на зверства интервентов. Казаки захватывали польских шляхтичей и солдат, везли их в Калугу и там топили. Такая политика поддерживала популярность Лжедмитрия, в нем видели защитника народа. 

Однако войска Лжедмитрия не могли долго противостоять более профессиональному противнику и самозванец планировал перенести ставку в Воронеж, поближе к казачьим окраинам, откуда поступали наиболее опытные бойцы. По замыслу калужского «царька» Воронеж должен был стать новой царской столицей. Кроме того, были планы привлечь на свою сторону крымскую орду. 

Лжедмитрия II погубило его окружение. В Калужском лагере царила атмосфера жестокости и подозрительности. Самозванец опасался заговора среди своих приближенных. Всё больше придворных подвергались казни по подозрению в измене. Людей хватали по малейшему подозрению, предавали жестоким пыткам и убивали. 

Ещё осенью 1610 года у касимовского царя Ураз-Мухаммеда и Лжедмитрия случился конфликт (татарского царя оговорил его сын). За касимовского правителя вступился его родственник, начальник стражи Лжедмитрия, князь Пётр Урусов. Служилый татарский царь был убит, а Урусов посажен в тюрьму, но после выхода из неё был восстановлен в должности. Урусов затаил злобу и решил отомстить. Лжедмитрий II погиб 11 декабря 1610 года. Когда самозванец по привычке после обеда с обильной выпивкой выехал на санях на прогулку, его сопровождала только личная конная охрана из касимовских татар. Князь Петр Урусов выстрелил в Лжедмитрия II в упор из пистолета, а затем саблей отсек ему голову. Обезглавленного самозванца отвезли в Калугу. Так завершилась история «царька». 

Однако и после гибели самозванца Калужский лагерь решил не признавать власть Владислава, пока тот не прибудет в Москву, а все польские войска не будут выведены из Русского царства. У жившей в Калуге Марины Мнишек вскоре родился сын. Казаки торжественно нарекли его царевичем Иваном Дмитриевичем, а народ прозвал его «воренком». Правда, современники поставили под сомнение отцовство самозванца. Наиболее вероятным отцом Ивана «Ворёнка» был фаворит Марины Мнишек — атаман Заруцкий. «Царевичу» не суждено было сыграть в последующих событиях какой-либо серьёзной роли.