Стеной за Путина

Решившись напасть на Украину, Путин знал, что его поддержит не только российское общество, но и интеллектуальная элита. И, действительно, опросы общественного мнения с самого начала украинского кризиса демонстрируют стабильно высокую поддержку россиян действиям президента: когда Москва присоединяла Крым, она превышала 70% — это самый высокий показатель за последние несколько лет. 

Это не пустые цифры или пропаганда. В Москве, даже в кругах утонченных интеллектуалов и экспертов, ощущается атмосфера давно невиданного народного единения: приличные и разумные в обычной жизни люди выражают свою поддержку «гениальному вождю» и его «верной политике».

Одобрение действий властей — это не столько успех лично Путина, которого (как «хулигана из ленинградского двора») большая часть московской элиты искренне презирает, сколько влияние нескольких исторических факторов. Поскольку в государствах, где не существует гражданского общества, политические процессы и их оценка часто подвержены персонализации, эти факторы проще всего изобразить через призму людей, которые с ними ассоциируются. Тогда станет понятно, что российские настроения питаются комплексом исторических болезней, состоящим из Синдрома Брежнева, Комплекса Горбачева и Травмы Ельцина. 

Большинство представителей российской элиты росли во времена брежневского застоя, который волей-неволей стал для них точкой отсчета для оценки современной России. Для них это была вполне приятная эпоха: власть давала «kwartiry» (а кто может сегодня заработать на жилье в Москве?), возводила роскошные здания для научных институтов и отправляла ученых в научные поездки, награждая наиболее лояльных пребыванием на Западе. Советский Союз был тогда одной из двух ведущих мировых держав: его боялся весь Запад. В Москву стекались вассалы со всех континентов, а все это лечило советские комплексы. 

Что важно в контексте путинской политики, российские элиты после окончания той эпохи никогда больше не видели свою страну такой сильной. В том числе и поэтому, когда Путин говорит о распаде СССР, как о величайшей трагедии XX века и манит миражами возвращения к его величию, элиты вспоминают именно времена Брежнева и приходят к выводу, что это не такая плохая идея. Таким образом синдром Брежнева состоит в убежденности, что Советский Союз, возможно, не был лишен минусов, но они отходят на второй план, если вспомнить о его мощи в ту эпоху. 

Действие синдрома Брежнева усиливает известный психологический механизм идеализации своей молодости: он заключается в уменьшении значения негативных элементов и доминировании приятных воспоминаний, связанных с временами, когда нынешние профессора, министры и редакторы были молодыми, красивыми, полными сил и верили в светлое будущее. 

В России до сих пор распространено мнение, что Михаил Горбачев не столько проиграл холодную войну, сколько отдал победу американцам без боя. Комплекс Горбачева заключается в том, что период перестройки и ее конец в виде распада СССР соединили в сознании россиян две объективно не связанные друг с другом вещи. Одновременно с распадом советской империи Россия вступила в период нестабильности, вялотекущей гражданской войны, нищеты и унижения на международной арене, поэтому россияне чувствуют, что вместе с империей они утратили благосостояние. Из этого они делают вывод, что улучшить качество жизни можно только воскресив советскую сферу влияния, то есть восстановив империю. Как и в случае прочих элементов российского политического сознания этот ход мысли нельзя назвать ни верным, ни логичным, однако он лежит в основе мышления россиян о мире, и в данном качестве его следует учитывать в контексте их реакций на крымские события. Комплекс Горбачева ведет к тому, что россияне, которые обычно настроены к власти критично, видя действия Путина, сравнивают его со слабым генсеком и приходят к выводу, что президента стоит поддержать. Они ценят то, что даже если он крадет (хотя это слабый аргумент, потому что власть в России крадет всегда), то, по крайней мере, он не продал Россию Западу и не прекращает торги в геополитической игре. 

Третий и одновременно самый важный элемент, формирующий мировоззрение российской элиты, — это травма ельцинской смуты. Анализируя отношение российского общества к власти, мы часто не отдаем себе отчет, насколько болезненным, унизительным и деморализующим опытом была жизнь в России 90-х, которой управлял вечно пьяный президент и его окружение. Ельцинская травма живет в каждом гражданине России и ведет к констатации, что самое большое преимущество Путина состоит в том, что он не Ельцин. Россияне готовы поддержать самые разрушительные и беспринципные действия Кремля, лишь бы только не вернуться в эпоху разнузданных олигархов, стрельбы на улицах, возвращающихся из Чечни в гробах молодых ребят и опухшего от водки Бориса, опирающегося на плечо своего друга Билла после «невероятно успешных» переговоров в Вашингтоне.

***

Массовая поддержка Путина и его агрессивной политики проистекает таким образом не из любви к нему самому и созданной в России системе, а из фаталистической уверенности, что сегодняшняя политика — это лучший из всех возможных вариантов действий. Российская элита просто не знает лучшей России, а при этом прекрасно помнит, как она выглядела и как воспринималась Западом в своем гораздо более худшем состоянии. И пока российские элиты не поверят, что их страна может быть великой, не будучи одновременно империй, до тех пор они будут стоять стеной за каждого вождя. Даже если вождь будет муштровать их под звуки самых омерзительных маршей.