Ангел литературы

Я ангел литературы. Я ангел-хранитель, оберегаю поэтов и писателей. Я существую только в своем воображении. Ну, и еще в вашем, когда вы читаете эти строки.

Я только сейчас осознал, как много мне нужно сделать, как много замечательных и гениальных людей нуждаются в моей помощи. Здесь и сейчас, но еще больше в прошлом. Впрочем, что такое прошлое? Для меня времени не существует, тем более пространства, я ведь ангел. Я могу через секунду перенестись в тот январский день 1837 года на Черную речку и выбить из руки Дантеса злосчастный пистолет. Или вообще предотвратить дуэль. Нет, вообще не получится – слишком многое пришлось бы поменять: история вышла громкая. Просто выбить из рук оружие! «Пустое сердце бьется ровно, в руке не дрогнул пистолет…» Ничего-ничего, сейчас дрогнет.

Так, Пушкина спасу. Потом, конечно, Лермонтов. Ситуация как под копирку. Ах, Михаил Юрьевич, да что вы так остры на язык! Не стоило поддевать этого Мартынова! Что же мне тут сделать? Осечка, сырой порох, или опять же, просто отвести руку с пистолетом? 

Куда потом? Конечно же, к Есенину, никогда не поверю, что он сам повесился! Стоп! Почему именно к нему, почему не к Маяковскому или Гумилеву? А почему не к Рубцову или Высоцкому? Или сначала вынуть из петли Цветаеву? Это что же получается, я выстраиваю очередь из поэтов? Кого-то сейчас спасти, кого-то потом? Нет-нет, я же ангел, я должен спасти всех и сразу! Всех! Ну же, давай, будь одновременно в нескольких местах, ты ведь можешь это сделать! 

Конечно, могу. А как мне помочь тем, кто умер своей смертью, но прошел через боль и испытания при жизни? Ведь таких людей очень много. И вообще, почему коллективный критик Латунский сживает со света многих Мастеров? Наверное, потому что бездари и проходимцы устраиваются в этой жизни лучше, а талантам они мстят за собственную ничтожность. 

Как мне помочь Ахматовой, мужа которой, Николая Гумилева расстреляли за участие в контрреволюционном заговоре, а на самом деле просто за то, что был царским офицером, прекрасным поэтом и порядочным человеком? А сын Анны Андреевны, великий историк Лев Гумилев провел долгие годы в лагерях. Что тут сделать? Может, хотя бы отменить то злосчастное партийное постановление по журналам «Звезда» и «Ленинград»? Так помогу еще и Зощенко.

Ну как мне помочь Блоку, тихо угасшему в сорок с небольшим лет, потому что новая власть не выпускала его за границу для лечения? Раньше времени ушли из жизни Булгаков и Пастернак. Слишком много сил приходилось тратить на борьбу за право на творчество. Навсегда покинули родину Бунин и Набоков, уплыли два «философских парохода». Но как я могу всем помочь, ведь тогда придется изменить всю историю России в двадцатом веке! 

Если я изменю историю, значит, изменю в лучшую сторону и жизнь тех, кого я хочу уберечь. Я смогу, мне это по силам. Но тогда… Тогда мои любимые поэты и писатели не создадут своих шедевров. Другая жизнь, другая судьба, другие стихи и повести. Может быть, будут новые шедевры, да наверняка будут, но какие, я пока не знаю.

Я стою в нерешительности. И вдруг слышу голос, который я сразу же узнал, хотя никогда не слышал его раньше.

- Не делай этого! Никуда не лети. Пусть все остается, как есть!

Я падаю на колени и бормочу.

- Но почему, Господи? Я ведь хочу помочь тем, в ком есть Твоя искра и талант, кто славит имя Твое в творчестве!

- Неразумный! Неужели ты думаешь, что все произошедшее с этими людьми свершилось без моего ведома? Спрашиваешь, почему я допустил их уход? Они ведь никуда не ушли, они здесь, со мной. Просто подними глаза вверх, и ты увидишь их, сидящих рядом с моим престолом.

Они выполнили свою земную миссию. Они своим творчеством разбудили многих, заставили людей любить и страдать. И своей ранней смертью побудили человечество задуматься о вечном: о смысле жизни и сущности бытия, о добре и зле, о том, какой след каждый из них оставит после себя. Они отверзли многим глаза и уши, а это главное, именно в этом их призвание, для того я и посылал их на землю. Их творения бессмертны, а значит, бессмертны и они. И тебе ничего не надо менять, ангел. Пусть все остается так, как есть.

Как все-таки далек я от промысла Его. Какой же я после этого ангел?

Всеволод Елагин, 2020 год