Над чем смеялись на Руси

Русский значит веселый. Смеющийся, радостный, улыбающийся значит живой, полный энергии, способный передать живительные силы окружающему миру. Издревле смех сопутствовал рождению, ритуальным смехом воскрешали, оплодотворяли, «удобряли», «вспахивали» почву.

Святочное ряженье, масленичные гульбища, завивание троицкой березки, прыжки через иванокупальские костры, похороны Костромы - все эти обрядовые действия неизменно сопровождались смехом, весельем, разгулом, обладающими магическими, продуцирующими свойствами.

Зачем смеялись на похоронах?

Пресловутый сардонический смех, воспринимаемый нами сегодня как жестокий, злорадный, - смех, сопровождавший некогда в Сардинии убиение стариков. Однако причиной этого смеха была вовсе не злоба: смех превращал смерть в рождение, олицетворял торжество новой жизни, непрерывность бытия.

На Руси не существовало ярко выраженного ритуального смеха на похоронах как таковых, но смех непременно сопутствовал обычаям, имитировавшим похороны или убийство тех или иных антропоморфных символов. Так на Святки играли в «умруна», «покойника», «смерть»: человека, изображавшего мертвого, укладывали в гроб или на доски и под всеобщий громкий смех оплакивали, отпевали, пародируя, передергивая церковный обряд с ряженым попом и дьячком, с кадилом в виде глиняного горшка.

На Масленицу всем миром шли, зачастую имитируя похоронную процессию, предавать сожжению или растерзанию масленичное чучело, шли с песнями, плясками, гиканьем. На русальной или семицкой неделе, предшествовавшей Троице, совершали проводы русалки: девушку или чучело, изображавших русалку, выводили в поле, что должно было способствовать плодородию, так как русалка, водяное существо, передавала необходимую полям влагу, а это благоприятствовало урожаю.

Вот и провожали русалку, заигрывая с ней, щекоча, хватая, кто за рубаху, кто за руку: «Русалка, русалка, пощекочи меня!», провожали играми, смехом, пением, а могли уложить русалку на носилки и устроить похороны, с воплями, причитаниями и весельем вперемежку. На Троицу завитую, украшенную или разодетую девицей березку несли бросать в поле или топить в реке, прежде обдирая, обламывая. И опять же не обходилось без пения, хороводов, ритуального смеха, необходимого для жизни человека, животного, растений.

Подобные чучела, изготовлявшиеся и в день Ивана Купалы и на Кострому, так же уничтожались, растерзывались, а удобренные смехом останки разбрасывались, хоронились в полях. Эти символы-куклы, чучела, недоразвившиеся в божеств растительности, плодородия, благодаря живительной силе смеха возрождались, воскресали, произрастали в злаках, даруя урожай, жизнь.
Вот и поминая усопших на Радуницу, сначала причитали и выли, обращаясь к предкам-родителям, уповая на их помощь, содействие сил природы, а затем безудержно смеялись, воскрешая покойных в плодородии.

Не смеха ради, а жизни для

Природа смеха богата и разнообразна. Смеясь, человек способен выражать разные, порою противоположные эмоции и настроения: от жестокого и сатиричного до легкого юмористичного. Так, высмеивая, обессмысливая духовенство и его атрибуты, проявляя тем самым свою неприязнь, народные празднования имитировали, пародировали церковную панихиду. Выставляя, выпячивая противоположность духовного и физического, подчеркивая пародированием, непримиримой сатирой их несоответствие, народное веселье уподоблялось красочному шествию, карнавалу. Так убийственный злорадный смех рождал радость.

Радость, смех – всегда жизнь, смех сопровождает и даже вызывает рождение. На сказочного героя, попадающего в иной мир, «за тридевять земель», то есть в мир смерти, налагается запрет смеха, потому что смехом герой может выдать себя как живой среди мертвых. Живые смеются, мертвые – нет. Мертвый способен только умертвить, забрать в царство смерти, живой, наоборот, способен оживить, воскресить, потому что обладает живительным смехом, весельем, радостью.

В якутских мифах смех вызывал богиню родов и беременность, именно смех в первобытном сознании продуцировал рождение. На ранних ступенях родового общества основным средством к существованию была охота, во время которой опять же смеялись: убивая зверя, хохотали, тем самым возрождая его к новой жизни, а значит, обеспечивая себе новую добычу. С появлением земледелия эти представления перенеслись в область аграрных культов.

Смех помогал земле, которая мыслилась как женский организм, родить, разрешиться от бремени. Древние славяне уповали на смех как магическую силу, способствующую поднятию и усилению производительных природных сил: урожаю хлебов, трав, плодов, умножению животных. Чем громче и веселее смех во время весенне-летних празднований, тем богаче, обильнее приплод, который обеспечивает человеку жизнь.